Спиши ру по: ГДЗ для 6 класса от Спиши фан

Ключи преобразования → КИРИЛЛИЦА и → ЛАТИНА предназначены для перевода текста из области ввода в кириллицу или латиницу соответственно. Если только выделена часть текста и нажата одна из клавиш преобразователя транслита, то преобразование затронет только эту выделенную часть текста, а остальной текст останется в исходном сценарии. Если нет текста или весь текст в области транслитного текста выбран и нажата одна из клавиш преобразования, то преобразование будет применено к всему тексту в области транслитного текста.

Помимо транслитерации с английского на русский, вы можете использовать набор расширенных языковых инструментов и функций.

• Проверка русской орфографии — Проверка русской орфографии — чрезвычайно полезная функция, которая всегда очистит ваши тексты от ошибок и опечаток. Мы настоятельно рекомендуем проверить орфографию вашего транслитерированного русского текста после того, как вы закончите печатать.
• Поиск на Google.ru — По нашему мнению, Google является лучшей поисковой системой, доступной на рынке. Если выделить часть текста в текстовой области преобразователя транслитерации и выбрать пункт «Поиск в Google», часть выделенного текста будет отправлена ​​для поиска на веб-сайт Google. Если выделен весь текст или нет текста, то весь текст, содержащийся в текстовом поле русской транслитерации, будет отправлен для поиска в Google.
• Поиск на Яндекс.ру
  — Яндекс — еще одна популярная поисковая система среди русскоязычного сообщества. В отличие от Google он будет искать только в русскоязычной части Интернета. Здесь применяются те же правила отбора, которые были описаны выше.
• Поиск на Рамблере.ру — Рамблер тоже старая русская поисковая система и развлекательный портал. Так же, как и Яндекс, будет искать только в русскоязычной части Интернета. Те же правила выделения текста, что и для Google.
• Перевод с русского на английский — Используя эту функцию, теперь вы можете найти любое русское слово в русско→английском словаре или перевести часть русского текста на английский с помощью машинного переводчика. Какая операция будет выбрана, зависит от вашего выбора. Если вы выделили (подсветили) только одно русское слово , то это слово будет отправлено на поиск в словарь. Если было выбрано более одного слова или не было выбрано и область текста транслитерации содержит какой-либо текст, то конвертер предполагает, что вы хотите перевести текст с помощью машинного переводчика, и направит вас на наш партнерский сайт, который попробуйте перевести текст с русского на английский.
• Перевод с русского на немецкий . Выполняется точно такая же операция, как и для перевода с русского на английский , но только на немецкий язык. Здесь применяются те же правила отбора.
• Перевод с русского на французский . Выполняется точно такая же операция, как и для перевода с русского на английский , но только на французский язык. Здесь применяются те же правила отбора.
• Перевод с русского на испанский — Будет выполнена точно такая же операция, как и для перевода с русского на английский
  , но только на испанский язык. Здесь применяются те же правила отбора.
• Ваш любимый сервис — Как вы думаете, мы могли бы добавить сюда какую-нибудь полезную функцию? Тогда, пожалуйста, напишите нам короткое сообщение, и, возможно, в следующий раз вы найдете здесь свой любимый сервис!

Весь ввод и вывод, а также весь сайт конвертера кириллицы в латиницу оформлены в универсальном наборе символов Unicode с использованием кодировки UTF-8 . Это новейший стандарт, и он должен быть совместим с большинством современных веб-браузеров и текстовых процессоров.

Условия предоставления услуг

TRANSLIT.CC (веб-сайт translit.cc и его поддомены) по своему собственному усмотрению может изменить условия и порядок работы этой онлайн-службы транслитерации в любое время. Используя службу русской транслитерации, пользователь отказывается от любых прав или претензий, которые он может иметь в отношении TRANSLIT.CC и всех других аффилированных лиц/партнеров. Не ограничивая вышеизложенное, инструмент транслитерации TRANSLIT.CC не несет ответственности перед вами или вашим бизнесом за любые случайные, косвенные, особые или штрафные убытки или упущенную выгоду, вмененную прибыль или лицензионные платежи, возникающие в связи с настоящими условиями или любыми товарами или услугами, предоставленными, будь то за нарушение гарантии или любого обязательства, вытекающего из нее или иным образом, независимо от того, заявлена ​​ли ответственность в договоре или нет (включая небрежность и строгую ответственность за качество продукции), и независимо от того, были ли вы уведомлены о возможности таких убытков или ущерба. Настоящим каждая сторона отказывается от любых утверждений о том, что эти исключения лишают такую ​​сторону адекватных средств правовой защиты.

Служба языковой транслитерации TRANSLIT.CC время от времени формирует партнерские отношения или альянсы с некоторыми поставщиками, чтобы облегчить предоставление вам этих продуктов и услуг по переводу и транслитерации. Любое представление или любая информация о гарантии в отношении продуктов или услуг этих третьих лиц, рекламируемых/упоминаемых на нашем сайте (-ах), предоставляется соответствующими третьими лицами, и они несут за это единоличную ответственность. TRANSLIT.CC не несет ответственности перед вами или какой-либо третьей стороной по любым претензиям, вытекающим из таких сторонних продуктов и услуг или в связи с ними. Настоящим вы отказываетесь от любых прав и требований, которые вы можете иметь против TRANSLIT.CC в отношении сторонних продуктов и услуг, в максимальной степени, разрешенной законом.

Джордж Оруэлл: Почему я пишу

С самого раннего возраста, возможно, с пяти или шести лет, я знал, что, когда вырасту, стану писателем. В возрасте от семнадцати до двадцати четырех лет я пытался отказаться от этой мысли, но делал это с сознанием того, что оскорбляю свою истинную природу и что рано или поздно мне придется остепениться и писать книги.

Я был средним ребенком в возрасте трех лет, но между ними была разница в пять лет, и я почти не видел своего отца до восьми лет. По этой и другим причинам я был несколько одинок, и вскоре у меня развились неприятные манеры, которые сделали меня непопулярным в школьные годы. У меня была привычка одинокого ребенка сочинять истории и вести беседы с воображаемыми людьми, и я думаю, что с самого начала мои литературные амбиции смешивались с чувством изолированности и недооцененности. Я знал, что у меня есть способность говорить и способность смотреть в лицо неприятным фактам, и я чувствовал, что это создало своего рода частный мир, в котором я мог отыграться за свои неудачи в повседневной жизни. Тем не менее объем серьезного — т. е. серьезно задуманного — сочинения, которое я написал на протяжении всего своего детства и отрочества, не составил бы и полдюжины страниц. Своё первое стихотворение я написал в возрасте четырёх или пяти лет, мама записывала его под диктовку. Я ничего не могу вспомнить о нем, кроме того, что он был о тигре, и у тигра были «креслоподобные зубы» — достаточно хорошая фраза, но мне кажется, что это стихотворение было плагиатом Блейковского «Тигра, тигра». В одиннадцать, когда война или 1914-18 разразилось, я написал патриотическое стихотворение, которое было напечатано в местной газете, как и другое, два года спустя, после смерти Китченера. Время от времени, когда я был немного старше, я писал плохие и обычно незаконченные «стихи о природе» в грузинском стиле. Я также попытался написать короткий рассказ, который потерпел ужасную неудачу. Вот и вся предполагаемая серьезная работа, которую я фактически изложил на бумаге за все эти годы.

Однако все это время я в некотором смысле занимался литературной деятельностью. Начнем с того, что это были заказные вещи, которые я делал быстро, легко и без особого удовольствия для себя. Помимо школьной работы, я написал vers d’occasion , полукомические стихи, которые я мог сочинять с, как мне теперь кажется, поразительной быстротой — в четырнадцать лет я написал целую рифмованную пьесу, в подражание Аристофану, примерно за неделю — и помогал издавать школу журналы, как печатные, так и рукописные. Эти журналы представляли собой самую жалкую бурлескную ерунду, какую только можно себе представить, и я возился с ними гораздо меньше, чем сейчас с самой дешевой журналистикой. Но наряду со всем этим я в течение пятнадцати или более лет выполнял литературное упражнение совсем другого рода: это было составление непрерывного «рассказа» о себе, своего рода дневника, существующего только в уме. . Я считаю, что это обычная привычка детей и подростков. Будучи совсем маленьким ребенком, я воображал себя, скажем, Робин Гудом, и представлял себя героем захватывающих приключений, но довольно скоро моя «история» перестала быть грубой нарциссической и стала все более и более простой описание того, что я делал и что я видел. В течение нескольких минут в моей голове проносились такие мысли: «Он толкнул дверь и вошел в комнату. Желтый луч солнца, просачиваясь сквозь кисейные занавески, косо падал на стол, где рядом с чернильницей лежал полуоткрытый спичечный коробок. Засунув правую руку в карман, он подошел к окну. На улице черепаховый кот гонялся за опавшим листом» и т. д. и т. д. Эта привычка сохранялась до двадцати пяти лет, все мои нелитературные годы. Хотя мне приходилось искать и искал нужные слова, я, казалось, делал это описательное усилие почти против своей воли, под своего рода принуждением извне. Я полагаю, что «рассказ» должен был отражать стиль различных писателей, которыми я восхищался в разное время, но, насколько я помню, он всегда отличался той же точностью описания.

Когда мне было лет шестнадцать, я вдруг открыл для себя радость простых слов, то есть звуков и ассоциаций слов. Строки из Потерянный рай —

Так хи с трудом и трудом
Двигались дальше: с трудом и трудом хи.

, которые теперь не кажутся мне такими уж чудесными, вызывали у меня мурашки по спине; и написание «хи» вместо «он» доставляло дополнительное удовольствие. Что касается необходимости описывать вещи, то я уже все знал об этом. Итак, ясно, какие книги я хотел писать, насколько можно было сказать, что я хотел писать книги в то время. Я хотел написать огромные натуралистические романы с несчастливым концом, полные подробных описаний и захватывающих сравнений, а также полные пурпурных пассажей, в которых слова использовались отчасти ради собственного звучания. И на самом деле мой первый законченный роман, Бирманские дни , которую я написал, когда мне было тридцать, но задумал гораздо раньше, как раз из таких книг.

Я даю всю эту справочную информацию, потому что не думаю, что можно оценить мотивы писателя, не зная кое-что о его раннем развитии. Его предмет будет определяться эпохой, в которой он живет — по крайней мере, это верно для бурных, революционных эпох, подобных нашей, — но еще до того, как он начнет писать, он приобретет эмоциональную установку, от которой он никогда полностью не избавится. Его работа, без сомнения, состоит в том, чтобы дисциплинировать свой темперамент и не застрять на какой-нибудь незрелой стадии, в каком-нибудь извращенном настроении; но если он вообще избавится от своих ранних влияний, он убьет свой порыв к письму. Если оставить в стороне необходимость зарабатывать на жизнь, я думаю, что есть четыре великих мотива для писательства, во всяком случае, для написания прозы. Они существуют в разной степени у каждого писателя, и пропорции каждого писателя будут время от времени меняться в зависимости от атмосферы, в которой он живет. Их:

(i) Чистый эгоизм. Желание казаться умным, чтобы о нем говорили, чтобы его помнили после смерти, чтобы отомстить взрослым, которые пренебрегали тобой в детстве, и т. д. и т. п. Вздор — делать вид, что это не мотив, а сильный. Писатели разделяют эту характеристику с учеными, художниками, политиками, юристами, военными, преуспевающими бизнесменами — словом, со всей верхушкой человечества. Большая масса людей не очень эгоистична. После тридцати лет они почти совсем отказываются от чувства индивидуальности — и живут главным образом для других, или просто задыхаются от каторжной работы. Но есть и меньшинство одаренных, волевых людей, которые полны решимости прожить свою жизнь до конца, и писатели принадлежат к этому классу. Серьезные писатели, должен сказать, в целом более тщеславны и эгоцентричны, чем журналисты, хотя и менее заинтересованы в деньгах.

(ii) Эстетический энтузиазм. Восприятие красоты во внешнем мире, или, наоборот, в словах и правильном их расположении. Удовольствие от воздействия одного звука на другой, от твердости хорошей прозы или ритма хорошей истории. Желание поделиться опытом, который, по вашему мнению, ценен и не должен быть упущен. Эстетический мотив очень слаб у многих писателей, но даже у памфлетиста или составителя учебников найдутся любимые слова и фразы, которые им нравятся по неутилитарным причинам; или он может серьезно относиться к типографике, ширине полей и т. д. Выше уровня путеводителя ни одна книга не свободна от эстетических соображений.

(iii) Исторический импульс. Желание видеть вещи такими, какие они есть, узнавать истинные факты и сохранять их для потомков.

(iv) Политическая цель. — Использование слова «политический» в самом широком смысле. Желание подтолкнуть мир в определенном направлении, изменить представление других людей о том обществе, к которому они должны стремиться. Еще раз повторюсь, ни одна книга не свободна от политической предвзятости. Мнение, что искусство не должно иметь ничего общего с политикой, само по себе является политической позицией.

Можно видеть, как эти различные импульсы должны воевать друг с другом и как они должны колебаться от человека к человеку и время от времени. По своей природе — принимая вашу «природу» за состояние, которого вы достигли, когда впервые стали взрослыми, — я человек, у которого первые три мотива перевесили бы четвертый. В мирное время я мог бы писать витиеватые или просто описательные книги и мог бы почти не подозревать о своих политических пристрастиях. А так я был вынужден стать своего рода памфлетистом. Сначала я провел пять лет по неподходящей профессии (Индийская имперская полиция, в Бирме), а потом испытал бедность и чувство неудачи. Это усилило мою природную ненависть к власти и впервые заставило меня полностью осознать существование рабочего класса, а работа в Бирме дала мне некоторое понимание природы империализма. правильная политическая направленность. Потом Гитлер, Гражданская война в Испании и т. д. К концу 1935 Я так и не смог прийти к твердому решению. Я помню маленькое стихотворение, которое я написал в тот день, выражающее мою дилемму:

Счастливым священником я мог бы быть
Двести лет назад
Чтобы проповедовать о вечной гибели
И смотреть, как растут мои грецкие орехи;

Но рождённый, увы, в злое время,
Я упустил ту приятную гавань,
Ибо волосы на верхней губе выросли
И священнослужители все чисто выбриты.

А позже еще времена были хорошие,
Нам было так легко угодить,
Мы качали наши беспокойные мысли, чтобы уснуть
На лоне деревьев.

Все невежественные мы осмелились владеть
Радости, которые мы теперь притворяемся;
Зеленушка на ветке яблони
Заставит моих врагов трепетать.

Но девичьи животы и абрикосы,
Плотва в теневом ручье,
Лошади, утки в полете на рассвете,
Все это сон.

Запрещено мечтать снова;
Мы калечим наши радости или прячем их:
Лошади сделаны из хромистой стали
И будут ездить на них толстяки.

Я червь, который никогда не поворачивался,
Евнух без гарема;
Между священником и комиссаром
Я хожу, как Евгений Арам;

И комиссар гадает мне
Пока играет радио,
Но священник обещал Остин Семь,
Потому что Дагги всегда платит.

Мне снилось, что я жил в мраморных залах,
И проснулся, чтобы убедиться, что это правда;
Я родился не для такого возраста;
Смит был? Джонс был? Вы были?

Война в Испании и другие события 1936–1937 годов перевернули чашу весов, и после этого я понял, на чем стою. Каждая строка серьезной работы, которую я написал с 1936 года, была написана, прямо или косвенно, против тоталитаризма и за демократического социализма, как я понимаю. Мне кажется абсурдом в такое время, как наше, думать, что можно не писать на такие темы. Все пишут о них в той или иной форме. Это просто вопрос того, какую сторону принять и какой подход выбрать. И чем больше человек осознает свою политическую предвзятость, тем больше у него шансов действовать политически, не жертвуя своей эстетической и интеллектуальной целостностью.

За последние десять лет я больше всего хотел сделать политическое письмо искусством. Моей отправной точкой всегда является чувство партийности, чувство несправедливости. Когда я сажусь писать книгу, я не говорю себе: «Я собираюсь создать произведение искусства». Я пишу это, потому что есть какая-то ложь, которую я хочу разоблачить, какой-то факт, к которому я хочу привлечь внимание, и моя первоначальная забота — добиться того, чтобы меня услышали. Но я не смог бы написать книгу или даже длинную журнальную статью, если бы это не было еще и эстетическим опытом. Любой, кто пожелает ознакомиться с моей работой, увидит, что даже если это откровенная пропаганда, в ней содержится много того, что политик, работающий полный рабочий день, счел бы неуместным. Я не могу и не хочу полностью отказаться от мировоззрения, приобретенного мною в детстве. Пока я жив и здоров, я буду продолжать сильно относиться к стилю прозы, любить поверхность земли и получать удовольствие от твердых предметов и обрывков бесполезной информации. Бесполезно пытаться подавить эту сторону себя. Задача состоит в том, чтобы примирить мои укоренившиеся симпатии и антипатии с общественной, неличной деятельностью, которую этот век навязывает всем нам.

Это нелегко. Он поднимает проблемы конструкции и языка и по-новому ставит проблему правдивости. Позвольте мне привести только один пример более грубой трудности, которая возникает. Моя книга о гражданской войне в Испании « Посвящение Каталонии » — это, конечно, откровенно политическая книга, но в основном она написана с известной отстраненностью и вниманием к форме. Я очень старался в ней сказать всю правду, не нарушая своего литературного инстинкта. Но среди прочего в нем есть длинная глава, полная газетных цитат и тому подобного, в защиту троцкистов, обвиненных в заговоре с Франко. Ясно, что такая глава, которая через год-два потеряла бы интерес для обычного читателя, должна испортить книгу. Критик, которого я уважаю, прочитал мне лекцию об этом. «Зачем ты положил все это добро?» — спросил он. «Вы превратили то, что могло бы стать хорошей книгой, в журналистику». То, что он сказал, было правдой, но я не мог поступить иначе. Мне довелось узнать то, что было позволено знать очень немногим в Англии, что невинных людей обвиняют ложно. Если бы я не был зол на это, я бы никогда не написал книгу.

В той или иной форме эта проблема возникает снова. Проблема языка более тонкая, и ее обсуждение заняло бы слишком много времени. Скажу только, что в последние годы я старался писать менее живописно и более точно. В любом случае я считаю, что к тому времени, когда вы совершенствуете какой-либо стиль письма, вы всегда перерастаете его. « Скотный двор » была первой книгой, в которой я попытался с полным осознанием того, что я делаю, соединить политическую цель и художественную цель в одно целое. Я не писал романа семь лет, но надеюсь вскоре написать еще один. Она обречена на провал, каждая книга — это провал, но я с некоторой ясностью знаю, какую книгу я хочу написать.

Просматривая последнюю страницу или две, я вижу, что мои мотивы в письменном виде были полностью общественными. Я не хочу оставлять это как последнее впечатление. Все писатели тщеславны, эгоистичны и ленивы, и в самой основе их мотивов лежит тайна. Писать книгу — ужасная, изматывающая борьба, как длительный приступ какой-то мучительной болезни. Никогда бы не взялся за такое дело, если бы на него не вел какой-нибудь демон, перед которым нельзя ни устоять, ни понять. Всем известно, что демон — это просто тот же самый инстинкт, который заставляет младенца визжать, требуя внимания. И все же верно и то, что нельзя написать ничего читаемого, если постоянно не бороться за стирание собственной личности.